Плановая экономика, действовавшая в Советском Союзе, во многом помогла стране приблизиться к мировым лидерам по нормам производительности, однако она же способствовала и экономическому коллапсу в позднем СССР.
Порывая с капитализмом
Высокая производительность труда на заре становления СССР была одним из решающих факторов построения общества всеобщего благоденствия и процветания. Неслучайно еще в 1919 году Ленин выдвинул тезис: «Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя».
Задача перед молодым советским государством была сверхсложная: восстановить доставшуюся в наследство от царской России полуразрушенную промышленность, где производительность экономики заметно уступала развитым странам Запада. Так, по энерговооруженности труда в 1916 году на 100 рабочих крупной промышленности в России приходилось всего 123 л. с. установленной мощности, в то время как в США уже в 1914 году этот показатель составлял 319 л. с. – в 2,6 раза больше.
Октябрьская революция, подведшая черту под капиталистическими основами хозяйствования, по мнению большевиков, открывала совершенно небывалые перспективы экономического роста. «Капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создает новую, гораздо более высокую производительность труда», – отмечал вождь мирового пролетариата.
Плоды электрификации
В декабре 1920 года по инициативе Ленина был принят план поэтапной электрификации СССР (ГОЭЛРО). Согласно этому плану власти намеревались построить до 30 районных электростанций мощностью в полтора миллиона киловатт, благодаря чему за 10-15 лет страна должна была увеличить промышленное производство на 80–100%. Однако первые результаты пришли гораздо раньше.
Электрификация, помноженная на жесткие методы военного коммунизма и небывалый энтузиазм, принесла свои плоды. С 1920 по 1927 год фонды советской промышленности выросли с 8090 млн. до 9015 млн. рублей - на 11,4%. Объемы выпускаемой продукции за этот период увеличились в 9 раз, а нормы выработки рабочих – в 4 раза.
Если сравнивать производительность труда с довоенным временем, то в 1927 году, несмотря на сокращение рабочего дня с 10 до 7,8 часов, по сравнению с 1913 годом она возросла на 21%, примерно на 50% эффективней стала почасовая работа советского труженика. Для многих это являлось наглядным свидетельством преимущества плановой системы хозяйствования.
Ударные пятилетки
Благодаря реализации программы ГОЭЛРО была создана база для будущих успехов в индустриализации страны. В годы первой (1928-1932) и второй (1933-1937) пятилеток была выстроена мощная индустрия и осуществлено масштабное техническое перевооружение промышленности. Количество рабочих задействованных на предприятиях тяжелой промышленности за 20 лет (с 1917 по 1937 год) увеличилось в 3 раза, при этом мощность установленных на производствах двигателей за тот же период возросла с 2970 тыс. до 16750 тыс. л. с. – в 5,64 раза.
«Коммунизм гигантскими темпами завершает реконструкцию. В состязании с нами большевики оказались победителями»,- отмечалось во французской газете «Тан». Английский журнал «Круглый стол» изумлялся успехам автомобильных гигантов Харькова и Сталинграда, восхищался грандиозными сталелитейными заводами Магнитогорска и Кузнецка. «Все это и другие промышленные достижения во всей стране свидетельствуют, что, каковы бы ни были трудности, советская промышленность, как хорошо орошаемое растение, растет и крепнет», – писали британцы.
За первые две пятилетки в СССР произошло настоящее экономическое чудо: почти в 7 раз выросли объемы выпущенной продукции, на 156% произошло увеличение выработки рабочих, на 355% возросли производственные мощности, а энерговооруженность труда повысилась на 150%. Подобные темпы роста производительности не имеют примеров в мировой истории.
Догнать не смогли
В послевоенное время СССР за короткий период удается преодолеть последствия разрухи, и уже к 1960 году выйти на 3 место в мире по производительности труда, уступая по этому показателю лишь США и Франции. Однако затем темпы выработки стали снижаться. В результате неудачных реформ 1965 года темп роста производительности труда снизился с 8–10% в год до отрицательных значений.
Следующая таблица наглядно показывает, как в процентном соотношении с годами менялась производительность экономик некоторых наиболее развитых стран мира, включая СССР, по отношению к США. В скобках указаны места, которые занимали государства в разные годы в этом своеобразном рейтинге производительности.
| Год | 1950 | 1960 | 1970 | 1975 | 1980 | 1988 |
| США | 100(I) | 100(I) | 100(I) | 100(I) | 100(I) | 100(I) |
| Франция | 47,7(II) | 57,0(II) | 75,7(II) | 75,5(II) | 93,3(II) | 85,0(II) |
| Великобритания | 38,5(III) | 38,7(V) | 37,6(VI) | 37,7(VI) | 42,1(VI) | 65,3(V) |
| ФРГ | 30,9(IV) | 41,4(IV) | 52,6(IV) | 55,9(III) | 65,9(III) | 80,8(III) |
| СССР | 30(V) | 44,0(III) | 53,0(III) | 55,0(IV) | 55,0(V) | 55,0(VI) |
| Япония | 13,1(VI) | 22,0(VI) | 46,6(V) | 46,1(V) | 61,2(IV) | 69,2(IV) |
Если с 1951 по 1960 год темпы прироста производительности труда в советской промышленности в среднем составляли 7,3% в год, то с 1961 по 1970 год они снизились до 5,6%. К 1975 году эти показатели хоть и возросли до 6%, но этого было недостаточно, что бы удержать 3-ю позицию, и страна благополучно опустилась сначала на 5, а затем и на 6 место.
Расчеты советских экономистов показали, для того, чтобы к концу XX века достичь уровня мировых лидеров, СССР нужно было иметь среднегодовые темпы роста производительности труда 7–10%. Для нашей страны это были реальные цифры, так как некоторые производства демонстрировали куда более впечатляющие результаты.
Например, на Тбилисском авиационном заводе им. Димитрова прирост производительности труда к началу 80-х составил свыше 20% в год, а некоторые бригады ленинградского объединения «Позитрон» в 1984 году добились еще более внушительных показателей – 50% в год. К сожалению, это были единичные случаи.
Что же помешало нашей стране в большем масштабе наращивать производительность труда? ЭкономистГеннадий Муравьев причину этого видит в различной энерговооруженности рабочих СССР и ведущих западных держав, а в качестве второго фактора он называет расстановку стимулов, которая в плановой советской экономике практически отсутствовала.
А ведь возможности повысить продуктивность производства были. Вплоть до начала 90-х годов СССР имел огромный научно-технический потенциал. Достаточно сказать, что по количеству ежегодно регистрируемых изобретений с 1974 года СССР прочно занимал место мирового лидера. Однако, как признавала газета «Правда», лишь треть регистрируемых технических новинок служила народному хозяйству.
Были и другие проблемы, тормозившие производительность труда в СССР, которые не раз обозначались советским правительством. Это пьянство, воровство и тунеядство. С пьянством пытались бороться с помощью пяти антиалкогольных компаний, начиная с 1918 и заканчивая 1990-м годом, но в лучшем случае они имели лишь временный успех.
С хищением велась более активная борьба. Широкий резонанс получили многочисленные судебные процессы по делу различных мафиозных структур, в которые зачастую входили руководители национальных республик СССР. Однако воровали не только по-крупному, но и по-мелкому, причем в большом количестве. Недаром в СССР бытовала поговорка: «Тащи с завода даже гвоздь - ты здесь хозяин, а не гость!».
С тунеядцами начали бороться еще при Ленине. Вождь пролетариата, к примеру, предлагал отлынивающих от работы сажать в тюрьму, а наиболее злостных нарушителей трудового режима расстреливать. В 60-е годы бездельники подвергались активному выселению в места не столь отдаленные. Только в 1961 году такая участь постигла 37 тысяч человек.
Пока рост советской экономики неуклонно падал, во многих странах, в том числе и Юго-Восточной Азии, наблюдался обратный процесс. К примеру, если за период 1980-87 годов совокупная производительность труда в СССР пришла к отрицательным показателям (–0,2%), то в Японии, несмотря на собственные проблемы в экономке, ее рост составил в среднем 2%.
Усилия, предпринятые в 1983 году Андроповым, позволили на короткое время преодолеть негативную тенденцию по снижению производительности труда. Однако с началом перестройки резко снизились темпы экономического роста, приведшие к падению объемов производства, а затем и к полному развалу советской экономики.
Почему снижались темпы роста советской экономики в брежневский период?
Вопрос, сформулированный в заглавии, кажется несложным, однако ответить на него не так просто. В самом деле, почему? Если все объяснять природой плановой экономики, которая, как говорят, «не работает», то неясно, почему она демонстрировала исключительно высокие, прямо-таки «азиатские» темпы роста в 1950-е годы. Темпы роста производительности труда в СССР (не по официальной статистике, а по альтернативным оценкам, которые корректируют официальные данные в сторону занижения) снизились с 6% в 1950-е годы до 3% в 1960-е, 2% в 1970-е и 1% в 1980-е (рис. 1).
Почему же в 1950-е годы плановая экономика «работала» лучше, чем сегодняшняя рыночная российская, и не хуже, чем экономика «азиатских тигров» в 1950-1970-е, а потом «работать» перестала? Ссылки на нефтяные цены не помогают, поскольку их радикальное снижение произошло в 1986 году, тогда как в 1973-1982 годы цены были как раз очень высокими, что, однако, не привело к ускорению роста.
Больше того, природа замедления темпов роста в СССР в 1960-1980-е годы не укладывается в стандартные объяснения, предлагаемые теорией экономического роста. Последняя допускает, что по мере увеличения доли инвестиций в валовом внутреннем продукте (ВВП) - с 15% в 1950-м до более чем 30% в 1985-м - отдача от этих инвестиций должна сокращаться, и темпы роста экономики, соответственно, могут замедляться. Однако остается непонятным, почему азиатские экономики могли поддерживать высокие темпы роста, поднимая долю инвестиций в ВВП до еще более высоких значений. В Китае, например, доля инвестиций в ВВП выросла с 30% в 1970-1975 годы до почти 50% в 2005-м, а ежегодные темпы роста сохраняются на уровне 10% вот уже почти три десятилетия . Почему же в Советском Союзе темпы роста систематически падали при растущей доле инвестиций в ВВП, да так, что, согласно распространенному сравнению, в 1980-е годы СССР имел японский уровень инвестиций при совсем неяпонских результатах.
Если же, напротив, предположить, что перенакопление капитала в рыночной экономике не должно вести к значительному падению отдачи от него и замедлению темпов роста, то в таком случае дело, следовательно, в природе самой плановой системы, которая делает новые инвестиции неэффективными. Но почему тогда эта плановая система демонстрировала исключительно высокие темпы роста производительности труда в 1950-е годы? Военные расходы были уже высокими и продолжали повышаться (с 9% ВВП в 1950-м до 10-13% к концу десятилетия ), а доля инвестиций в ВВП, хоть и существенно увеличилась, к 1960 году все еще была ниже 25%.
Очень высокая доля военных расходов и умеренный уровень инвестиций не должны при прочих равных условиях приводить к быстрому росту. Но факт остается фактом - 1950-е годы были «золотым периодом» советского и российского экономического роста - за исключением периода НЭПа (1921-1929), ни СССР, ни Россия никогда не развивались быстрее, чем советская плановая экономика 1950-х. Остается заключить, что в самой советской плановой системе, в принципе способной к быстрому развитию, в 1960-1980-е годы произошли некие изменения, подорвавшие прежний потенциал роста.
Факторы экономического роста в СССР и в Восточной Азии
В классической теории экономического роста факторы роста делятся на экстенсивные (увеличение вложений ресурсов - труда, капитала, земли) и интенсивные (технический прогресс в широком смысле этого слова - все нововведения, ведущие к повышению отдачи этих вложений). Считается, что увеличение вложений одного из факторов без пропорционального увеличения вложений других непременно ведет к снижению отдачи. Так, скажем, увеличение капиталовложений в машины и оборудование без соответствующего увеличения занятости будет давать все меньшие и меньшие приросты выпуска. Поэтому форсировать инвестиции - ускоренно накапливать капитал - не слишком выгодно: произойдет снижение эффективности капиталовложений, так что ускорение роста если и произойдет, то самое незначительное и временное.
В течение многих десятилетий советский опыт экономического роста расценивался на Западе как хрестоматийный пример «болезни чрезмерного инвестирования», ведущей к падению совокупной факторной производительности . Его называли лучшей иллюстрацией выводов классической модели Солоу, предсказывающей, что темпы роста в долгосрочном плане не зависят от доли инвестиций в ВВП, а отдача от этих инвестиций падает по мере увеличения капиталовооруженности. СССР, как говорила Алиса в Стране чудес по другому поводу, приходилось бежать вдвое быстрее, чтобы остаться на том же самом месте. Оценки совокупной факторной производительности показывали ее уменьшающийся вклад в экономический рост. В 1970-1980-е годы этот вклад даже стал отрицательным, так что положительные темпы роста достигались только благодаря расширению масштабов использования труда и в особенности капитала (основных фондов).
Однако в странах Восточной Азии (Японии, Южной Корее, Тайване, Сингапуре, Гонконге, а затем и в Китае) быстрый экономический рост продолжался несколько десятилетий при очень высокой доле инвестиций в ВВП. Получалось, что они пользовались советским рецептом форсированного экономического роста с гораздо большим успехом.
В 1994 году Пол Кругман - один из самых известных американских экономистов, основываясь на новых расчетах факторов экономического роста в Восточной Азии, произведенных Элвином Янгом, заключил, что тайны восточноазиатского роста не существует . Он доказал, что восточноазиатский рост был в основном экстенсивным, как и в СССР, что вклад технического прогресса (совокупной факторной производительности) в общий результат был гораздо меньше, чем в развитых странах.
Из этого следовало, что никакой великой тайны в азиатском росте нет - если вы готовы направлять свыше трети своего ВВП на инвестиции, ограничивая потребление, то тоже можете так расти, и не надо изобретать колесо. Кроме того, Кругман предсказывал, что этот рост скоро закончится, как закончился советский, потому что по мере истощения резервов рабочей силы из-за полного вовлечения женщин в производство и замедления притока крестьян в города наращивание инвестиций дает все меньшую отдачу, эффективность накопления все более падает. Такое замедление роста уже произошло в Японии (с 1970-х годов), в Корее и на Тайване (с 1980-х), несмотря на сохраняющуюся высокую долю инвестиций в ВВП, и теперь должно произойти в странах АСЕАН и в Китае.
Валютные кризисы 1997 года, сразу же после которых темпы роста стран Восточной Азии резко замедлились, казалось бы, подтвердили правоту Кругмана. Для Китая, правда, кризис был, что слону дробина: ВВП продолжал расти, только темп роста снизился с 9% в 1997-м до 8% в 1998-м и 7% в 1999-м, а в 2000-2006-х вновь вырос до 9-10%. Но вот в странах Юго-Восточной Азии ВВП в 1998 году упал на 9%, а в «четырех тиграх» - Корее, Тайване, Сингапуре, Гонконге - на 3%.
Однако на это есть, как минимум, три возражения. Во-первых, то, что экономисты называют экстенсивным ростом, например, ускоренное накопление капитала при слабом росте рабочей силы и отсутствии технического прогресса, вполне может вести к повышению уровня хозяйственного развития - ВВП на душу населения. Если Южная Корея повысила свой ВВП на душу населения с менее 10% уровня США в 1960-м до 50% в 1995-м, то, как говорится, дай бог каждому такое экстенсивное развитие. Пусть при этом эффективность накопления падает, пусть потом даже темпы роста упадут - дело уже сделано, страна вырвалась из отсталости.
Дело в том, что производительность труда зависит от двух факторов - капиталовооруженности (величины капитала в расчете на одного занятого) и технического уровня производства. В развивающихся странах оба показателя ниже, чем в развитых, поэтому ускоренное накопление капитала, ведущее к росту капиталовооруженности, для таких стран - магистральный путь догоняющего развития. Так что ничего постыдного в «экстенсивном» ускоренном накоплении капитала нет, наоборот, есть загадка - почему одним странам удается поддерживать высокую долю инвестиций в ВВП, а другим нет.
Во-вторых, после кризисов 1997 года Восточная Азия опять, похоже, «принялась за старое» - валютно-финансовые кризисы не похоронили быстрый рост раз и навсегда, но оказались лишь «временными трудностями роста». Теперь кажется, как и предсказывали некоторые авторы , рост в странах АСЕАН и Китае продолжится и через несколько десятилетий превратит их в экономически развитые государства, как это произошло ранее с Японией, Кореей и Тайванем.
Но даже если быстрый азиатский рост закончится завтра, предмет для обсуждения все равно не исчезнет. Чудо уже состоялось, свершилось на наших глазах, в мире не было таких прецедентов, никто не рос так быстро как Япония, Корея, Тайвань, страны Юго-Восточной Азии, Китай. И если рост завтра прекратиться, мы будем иметь две загадки вместо одной - надо будет объяснить не только, почему рост был раньше, но и почему он закончился теперь. Как говорил нобелевский лауреат по экономике Роберт Лукас, «…если мы знаем, что такое экономическое чудо, мы должны суметь его сотворить»; ну а если не можем сотворить, значит, не знаем.
И, наконец, в-третьих, самое важное. Упоминавшиеся статистические оценки Элвина Янга, свидетельствующие о слабом вкладе технического прогресса в восточноазиатский рост, не единственные, есть и другие, показывающие, что этот вклад был примерно таким же, что и в западных странах, и значительно выше, чем во всех других развивающихся. Тогда получается, что Восточная Азия знает не одну, а две великие тайны - не только как поддерживать высокую долю инвестиций в ВВП, но и как обеспечить более высокие темпы технического прогресса, чем в других догоняющих странах.
Не в последнюю очередь по этой причине сама классическая модель роста в 1980-е годы подверглась ревизии - главным образом из-за того, что восточноазиатский стремительный рост не укладывался в схему, предусматривающую непременное снижение эффективности накопления по мере увеличения доли инвестиций в ВВП. И в СССР, и в Восточной Азии доля инвестиций в ВВП была высока, только вот результаты были различны: в Советском Союзе нужно было все больше и больше инвестиций, чтобы не падали темпы роста (а они все равно продолжали падать), тогда как в Восточной Азии увеличение инвестиций приводило к ускорению роста.
Поэтому и появились модели так называемого эндогенного роста, в которых технический прогресс сам зависит от накопления физического капитала (машины, сооружения) и человеческого капитала (запас знаний и профессиональных навыков). Модели эндогенного роста предсказывали, что при высоких темпах накопления (высокой доле инвестиций в ВВП) поддерживать высокие темпы роста экономики можно бесконечно долго. А если рост замедляется, как в Японии, Корее, на Тайване и в СССР, то, значит, виноваты какие-то специальные факторы, ошибки в экономической политике.
Печальная история замедления советского роста, таким образом, получила иную интерпретацию, превращаясь из правила в исключение - все дело в плановом характере экономики. В рыночной среде такое замедление роста при наращивании инвестиций произойти не могло, рыночные экономики с высокой нормой накопления (Япония, Корея, Тайвань) доказали свою способность к быстрому росту - по крайней мере до тех пор, пока они не догнали развитые страны. А вот в Советском Союзе рост замедлился еще до того, как советский ВВП на душу населения приблизился к уровню передовых стран.
Вопрос о том, в какой мере замедление роста в советской плановой экономике в 1960-1980-е было вызвано перенакоплением капитала (основных фондов), а в какой было следствием специфических причин, коренящихся в природе плановой экономики, не имеет однозначного ответа в литературе. Некоторые авторы, анализируя факторы советского экономического роста с использованием производственной функции Кобба-Дугласа, приходят к выводу, что вклад технического прогресса в экономический рост постоянно сокращался из-за перенакопления капитала . Другие, однако, указывают, что есть и альтернативное объяснение, никак не противоречащее основным стилизованным фактам, а именно - низкая эластичность замещения труда капиталом , ведущая к падению эффективности накопления даже при постоянных темпах технического прогресса. Причем эмпирически проверить, какую именно функцию надо использовать, не представляется возможным, все зависит от принятых предпосылок. Аргументом в пользу использования CES-функции, однако, служит то обстоятельство, что нестыковка в объяснении разных результатов экономического роста в Японии, Корее и на Тайване, с одной стороны, и в СССР - с другой, исчезает, если только предположить, что в СССР эластичность замещения труда капиталом была меньше единицы .
Истерли и Фишер в одной из лучших статей о советском экономическом росте показывают, что повышение капиталоемкости в СССР в 1960-1980-е годы было не больше, чем в Японии, Корее и на Тайване в период их быстрого роста (таблица 1), так что объяснить
Таблица 1. Факторы экономического роста в СССР (альтернативные оценки) и в некоторых быстрорастущих азиатских экономиках в 1928-1990 годы, среднегодовые данные, в %
|
Страна / Период |
Производительность труда |
Капиталовооруженность |
Капиталоемкость |
Совокупная факторная производительность (единичная эластичность замещения труда капиталом) |
Совокупная факторная производительность (эластичность замещения труда капиталом = 0,4) |
|
СССР (1928-1939) |
|||||
|
СССР (1940-1949) |
|||||
|
СССР (1950-1959) |
|||||
|
СССР (1960-1969) |
|||||
|
СССР (1970-1979) |
|||||
|
СССР (1980-1987) |
|||||
|
Япония (1950/57/65/-1985/88/90)* |
|||||
|
Южная Корея (1950/60/65-1985/88/90)* |
|||||
|
Тайвань (1950/53/65-1985/88/90)* |
* Вилка значений для темпов прироста капиталоемкости и совокупной факторной производительности соответствует разным временным интервалам.
замедление советского роста простым перенакоплением капитала не удается. А вот при предположении о более низкой, чем в рыночных экономиках, эластичности замещения труда капиталом все становится на свои места. Но, конечно, в этом случае, как это обычно и бывает, возникают новые вопросы: почему в плановой экономике эластичность замещения ниже, чем в рыночной, и почему по крайней мере в отдельные периоды (1950-е) она такая же, что и в рыночной? Кроме того, современные модели эндогенного роста предполагают, что накопление капитала вообще не приводит к снижению его предельной производительности, так что возникает и более общий вопрос о природе экономики, в которой в одни периоды эффективность накопления снижается, а в другие - нет.
Эластичность замещения и выбытие основных фондов
Низкая эластичность замещения труда капиталом в плановой экономике хорошо согласуется с известным стилизованным фактом: самое слабое место плановой системы - ее неспособность производить своевременную замену устаревшего оборудования и других элементов основных фондов. Плановая экономика может строить новые мощности и расширять действующие, но, когда дело доходит до обновления, она не может тягаться с рыночной. В советской экономике сроки службы основного капитала были очень длительными, выбытие элементов основных фондов - очень медленным, а средний возраст машин и оборудования, зданий и сооружений - высоким и постоянно растущим .
Накопленная амортизация увеличилась с 26% валовой стоимости основных фондов в 1970 году до 45% в 1989-м по всей промышленности, а в некоторых отраслях, в частности в химической, нефтехимической, черной металлургии, сильно превысила 50%. Средний возраст промышленного оборудования увеличился с 8,3 до 10,3 года, а средний срок его службы к концу 1980-х увеличился до 26 лет. Доля оборудования со сроком службы более 10 лет возросла с 29% в 1970-м до 35% в 1980-м и до 40% в 1989-м, тогда как доля оборудования с возрастом более 20 лет возросла с 8 до 14% (таблица 2).
Таблица 2. Возрастные характеристики оборудования в советской промышленности
|
Годы |
1970 |
1980 |
1985 |
1989 |
|
Доля оборудования с возрастом: Менее 5 лет |
||||
|
Свыше 20 лет |
||||
|
Средний возраст оборудования, лет |
||||
|
Средний срок службы оборудования, лет |
||||
|
Накопленная амортизация, в % от валовой стоимости основных фондов |
Норма выбытия основных фондов в советской промышленности в 1980-е годы находилась на уровне 2-3% против 4-5% в обрабатывающей промышленности США, а для машин и оборудования составляла всего 3-4% против 5-6% в США. На практике это означало, что советские машины в среднем служат от 25 до 33 лет против 16-20 в США. Естественно, потому, что основные инвестиции шли не на возмещение выбытия, а на расширение основных фондов. Если в обрабатывающей промышленности Соединенных Штатов 50-60% всех капиталовложений шло на возмещение выбытия, то в промышленности СССР - только 30%, остальные 70% шли на расширение основных фондов или прирост незавершенного строительства. Из 16 видов производственных мощностей, по вводу в строй которых есть данные, в 15 случаях доля введенных в строй в результате реконструкции в 1971-1989 годы была ниже 50% ; невзвешенная средняя показателя доли прироста мощностей за счет реконструкции (а не за счет строительства новых и расширения старых) составила всего 23%.
Официальная статистика свидетельствует, что доля инвестиций, направляемых на реконструкцию действующих мощностей, повысилась с 33% в 1980 году до 39% в 1985-м и до 50% в 1989-м , однако многие другие данные той же официальной статистики этому противоречат. Скажем, норма выбытия всех основных фондов в советской промышленности была менее 2% (и около 3% - для выбытия изношенного и устаревшего оборудования), причем в 1967-1985 годы она либо была стабильной, либо снижалась (рис. 2). Только в 1965-1967 (сразу после косыгинской экономической реформы, создавшей фонд развития производства, который предприятия могли использовать для финансирования инвестиций по собственному усмотрению) и в 1986-1987 годы (период «ускорения» и «структурной перестройки») происходило заметное, но очень кратковременное повышение нормы выбытия.
Соответственно и доля инвестиций, направляемых на возмещение выбытия, в общих капиталовложениях почти все время находилась на уровне менее 20%, поднимаясь выше отметки 25% только 1966-1967 и в 1986-1989 годы (рис. 3) .
Упор на строительство новых и расширение действующих мощностей в ущерб реконструкции существующих имел самые отрицательные последствия для динамики капиталоотдачи. Загрузка производственных мощностей в советской промышленности быстро снижалась, хотя, судя по официальной статистике, падение загрузки было относительно небольшим . Растущий «дефицит рабочей силы» был не чем иным, как оборотной стороной падающей загрузки - в действие вводились новые мощности, не обеспеченные рабочей силой. По оценке специалистов Госплана, к середине 1980-х годов «избыточные» мощности, не обеспеченные рабочей силой, составляли около четверти всех основных фондов в промышленности и около одной пятой - во всей экономике. В основном (профильном) производстве промышленных предприятий около 25% рабочих мест пустовало, а в машиностроении доля простаивавшего оборудования доходила до 45%. На каждые 100 станков в машиностроении приходилось только 63 станочника. Общее число станков в советской промышленности в два с половиной раза превышало число станков в промышленности США, но работали эти станки вдвое меньше времени, чем американские . Между тем, коэффициент сменности в советской промышленности снизился с 1,54 в 1960 году до 1,42 - в 1970-м, 1,37 - в 1980-м и 1,35 - в 1985-м .
Цикл жизни плановой экономики после «большого толчка»
На первый взгляд может показаться, что вся проблема низкой загрузки мощностей, или проблема «дефицита рабочей силы», как ее обычно называли плановики, имела простое и легкоосуществимое решение, особенно в плановой экономике, - надо было просто переориентировать инвестиции со строительства новых мощностей на реконструкцию старых. Причем именно в директивно планируемой экономике такой маневр был возможен, ибо речь шла не о микропропорциях, в поддержании которых план уступал рынку, а о крупномасштабных структурных сдвигах, в осуществлении которых плановая система не раз доказывала свое преимущество.
Однако это как раз тот случай, когда долгосрочные цели плановой системы приходили в абсолютное противоречие с самым главным принципом ее функционирования - плановым заданием по объемам производства (плану по номенклатуре). Главным критерием оценки деятельности предприятия было выполнение «плана по валу», причем отказаться от этого принципа, не меняя самой природы системы, было абсолютно невозможно.
Замена устаревшего оборудования требовала временной остановки завода на реконструкцию, что было сопряжено со снижением выпуска, то есть невыполнением плана . Даже если бы реконструкция и могла быть проведена мгновенно, увеличение выпуска (из-за большей производительности нового оборудования) было бы в краткосрочном плане меньшим, чем в случае, когда все новые инвестиции были бы направлены на строительство новых заводов или расширение действующих мощностей. В последнем случае была надежда, что старый завод кое-как продержится без реконструкции и продолжит выпуск продукции, до тех пор пока в строй не вступят новые мощности, так что решения о замене оборудования постоянно откладывались. Устаревшее и изношенное оборудование поэтому ремонтировалось до бесконечности, затраты на капремонт составляли добрую треть всех капиталовложений.
Концентрация капиталовложений на строительстве новых и расширении действующих мощностей, таким образом, была не управленческой ошибкой плановиков, но неотъемлемым принципом функционирования советской плановой системы, ставившей во главу угла выполнение плановых заданий. Дефициты в плановой системе возникали повсеместно почти по определению (из-за физической невозможности свести межотраслевой баланс - добиться пропорциональности в производстве миллионов видов разной продукции ), причем инвестиции рассматривались плановиками как главный инструмент «расшития» узких мест. Инвестиции направлялись именно на расширение производственных мощностей, что и позволяло быстро увеличивать производство дефицитной продукции в относительно короткие сроки. Весь плановый процесс, таким образом, выглядел как непрерывная череда вынужденных решений по ликвидации острых дефицитов, которые возникали быстрее, чем плановики успевали с ними справляться. Как в такой ситуации можно было принять решение об остановке завода на техническую реконструкцию?
Это был порочный круг, непрерывная гонка, в которой решения о распределении капиталовложений принимались для ликвидации вновь и вновь возникающих дефицитов. Сокращение инвестиций в расширение мощностей неизбежно вели к обострению нехватки той или иной продукции, к снижению из-за этого загрузки мощностей и падению фондоотдачи. Увеличение же инвестиций в расширение мощностей за счет экономии на реконструкции устаревших заводов с неизбежностью оборачивалось старением оборудования, увеличением разрыва между рабочими местами и наличной рабочей силой, что тоже снижало загрузку мощностей и фондоотдачу. Третьего, к сожалению, в плановой системе дано не было.
Здесь-то мы наконец и подошли к ответу на центральный вопрос, почему темпы роста производительности в советской экономике достигли пика в 1950-е годы, а потом стали падать. Ответ состоит в том, что плановая система из-за имманентно присущего ей и неотъемлемого дефекта - неспособности своевременно обновлять устаревающее оборудование - обречена была пережить жизненный цикл, связанный со сроками службы основного капитала. Если этот срок равен, скажем, двадцати годам, то в первые два десятилетия после «большого толчка» - резкого расширения капиталовложений в основной капитал (в новые мощности или в реконструкцию действующих) - происходит быстрый рост производительности даже при росте фондоемкости (падении фондоотдачи). После двадцати лет начинается выбытие основного капитала, но плановая система не обеспечивает в полной мере его своевременного возмещения, так что рост начинает замедляться и в конце концов, по мере того как растущий объем выбытия начинает догонять объем капиталовложений, может полностью сойти на нет.
Некоторые результаты расчетов по простой модели, основанной на модели Домара , приведены на рис. 4 . Если считать, что «большой толчок» произошел в 1930 году (доля капиталовложений в ВВП выросла с 5 до 10% и далее оставалась на этом уровне), что прирост выпуска пропорционален объему чистых инвестиций (валовые капвложения за вычетом выбытия) и отношению выбытия к валовым вложениям (чем больше доля капвложений, направляемых на возмещение выбытия, тем больше прирост выпуска), то оказывается возможным найти оптимальный уровень выбытия. Он равен 10% от общего объема капиталовложений и дает наилучшую траекторию роста (верхняя линия на рис. 2): темпы роста повышаются с 5% в 1930 году до 9% в 1950-м, а затем падают и стабилизируются на уровне около 8% в год. При более низком уровне выбытия (три нижние линии на рис. 4, соответствующие выбытию в размере 7%, 6% и 5% от общего объема капиталовложений) темпы роста падают после 1950 года гораздо быстрее и сходятся в пределе либо к небольшой положительной величине, либо, как в случае с последней траекторией, - к нулю.
Эти результаты не следует рассматривать как точное доказательство, но они более строго демонстрируют интуитивно ясный эффект: при очень несложных предпосылках об ограничениях на возмещение устаревших основных фондов, свойственных плановой системе, изменение темпов экономического роста после «большого толчка» зависит от сроков службы элементов основных фондов и, таким образом, определяет цикл жизни плановой системы.
Тот факт, что падение темпов роста в СССР фактически началось в 1960-е годы, а не в 1950-е, как можно предположить, то есть через тридцать, а не двадцать лет после «большого толчка», легко объяснить влиянием Великой Отечественной войны, приведшей к разрушению значительной части основных фондов. Целое десятилетие (1940-1950) основные фонды фактически не увеличивались (сначала сокращались из-за военных разрушений, затем восстанавливались до предвоенного уровня), так что эти десять лет как раз и надо добавить к естественному двадцатилетнему циклу. Кроме того, средний срок службы основных фондов - довольно неопределенный показатель: в 1970-1980-е годы средний срок службы машин и оборудования составлял 25 лет (для зданий и сооружений в 2-3 раза больше), а данных за более ранний период нет. Если в 1930-1950-е годы срок службы машин и оборудования составлял порядка 30 лет, то даже без влияния войны пик советских темпов роста должен был прийтись на 1950-е годы.
Получается, таким образом, что низкая эластичность замещения труда капиталом является сущностной характеристикой плановой системы, которая нацелена на расширение основных фондов (ввод в действие новых мощностей) в ущерб возмещению их выбытия (реконструкция старых мощностей). Такая инвестиционная стратегия дает наилучшие результаты после «большого толчка» - в период, примерно равный срокам службы основных фондов, пока не начинается крупномасштабное выбытие оборудования, однако далее производительность новых вложений неизбежно снижается и темпы роста падают. В соответствии с таким подходом плановая экономика, несмотря на диспропорции и связанную с ними низкую эффективность капиталовложений, может поддерживать высокие темпы роста в течение двух-трех десятилетий после «большого толчка», однако затем неизбежно наступает замедление роста. В Советском Союзе плановая экономика утвердилась после свертывания НЭПа, в ходе первой пятилетки (1928-1932), через двадцать лет вступила в период очень быстрого роста, но затем (1960-1980-е) произошло старение основных фондов, падение фондоотдачи и темпов экономического роста.
Итак, плановая система имеет свой жизненный цикл, определяемый сроками службы основных фондов и моментом «большого толчка». Собственно говоря, способность мобилизации внутренних сбережений для осуществления этого «толчка», позволяющего бедным странам вырваться из «ловушки отсталости», всегда считалась главным достоинством плановой экономики. Оказывается, однако, что из-за неспособности обеспечить своевременную замену устаревающего оборудования плановая система может более или менее успешно функционировать только два-три десятилетия после «большого толчка», а потом наступает неизбежное замедление темпов роста. Неспособность плановой экономики направить нужные инвестиции в возмещение выбытия, видимо, является ключевым фактором среди многих причин замедления темпов роста в 1960-1980-е годы, закончившегося «застоем». Во всяком случае, этот «встроенный дефект» плановой системы достаточен для объяснения того замедления темпов роста, которое произошло в действительности.
Из этого, в частности, следует, что, если и была необходимость ввести плановую систему в начале 1930-х годов для осуществления «большого толчка», ее надо было реформировать в 1960-х, после того как основные ее достоинства были уже исчерпаны. Азиатский путь (Китай и Вьетнам, где плановая экономика сложилась только после Bторой мировой войны) и в этой сфере выглядит предпочтительным - так, в Китае рыночные реформы начались в 1979 году, во Вьетнаме - в 1986-м. Странам же Восточной Европы, где плановая экономика просуществовала более четырех десятилетий (1945/50-1990), и в особенности СССР, имевшему плановую экономику дольше всех, более шестидесяти лет (1929/30-1991), пришлось испытать негативные последствия «старения» плановой системы в полной мере.
Это размещать в сети НЕ НАДО!
ЛИТЕРАТУРА
Вальтух, К., Б. Лавровский. 1986. Производственный аппарат страны: использование и реконструкция. – ЭКО , 1986, N2, с. 17-32.
Народное Хозяйство СССР (М., Госкомстат) за разные годы.
Фальцман, В. 1985. Производственные мощности. – Вопросы экономики , 1985, No. 3, с. 47.
Шмелев, Н., В. Попов. 1989. На переломе: экономическая перестройка в СССР. М., издательство АПН, 1989г.
Bergson, A. 1983. Technological progress. – In: A. Bergson and H. Levine “ The Soviet Economy Towards the Year 2000” , London , UK , George Allen and Unwin, 1983.
China Statistical Yearbook заразныегоды.
Desai, P. 1976. The Production Function and Technical Change in Postwar Soviet Industry. – American Economic Review , Vol. 60, No. 3, pp. 372-381.
Domar, E. 1957. Essays in the Theory of Economic Growth. N.Y., 1957.
Easterly, W., Fisher, S. 1995. The Soviet Economic Decline. – The World Bank Economic Review , Vol. 9, No.3, pp. 341-71.
Gomulka, S.1977. Slowdown in Soviet Industrial Growth, 1947-1985 Reconsidered. – European Economic Review , Vol. 10, No.1 (October), pp. 37-49.
Gomulka, Stanislaw, and Mark Schaffer, 1991. A new Method of Long Run Growth Accounting, With Application to the Soviet Economy, 1928-97, and the US Economy, 1949-78. Centre for Economic Performance Discussion Paper 14. London Scool of Economics and Political Science, London .
Guriev, S., Ickes, B. 2000. Microeconomic Aspects of Economic Growth in Eastern Europe and the Former Soviet Union, 1950-2000. GDN Growth Project.
Iacopetta, M. (2004) "Dissemination of Technology in Market and Planned Economies," Contributions to Macroeconomics : Vol. 4: Iss. 1, Article 2 ( http://www.bepress.com/bejm/contributions/vol4/iss1/art2 ).
Ickes, B. and R. Ryterman (1997). Entry Without Exit: Economic Selection Under Socialism. Department of Economics. The Pennsylvania State University . Mimeo. 1997.
IMF, WB, OECD, EBRD. 1991. A Study of the Soviet Economy. February 1991. Vol. 1,2,3.
Krugman, P. 1994. The Myth of Asia’s Miracle. – Foreign Affairs , November/December 1994, pp. 62-78.
Ofer, G. 1987. Soviet economic Growth: 1928-85. – Journal of Economic Literature , Vol. 25, No. 4 (December), pp. 1767-1833.
Popov, V. 2006. Life Cycle of the Centrally Planned Economy: Why Soviet Growth Rates Peaked in the 1950s. Paper presented at the AEA conference in Boston in January 2006 ( http://www.nes.ru/%7Evpopov/documents/Soviet%20Growth-Boston.pdf ).
Radelet, S., Sachs, J. 1997. Asia ’s Reemergence. – Foreign Affairs , November/December 1997, pp. 44-59.
Schroeder, G. 1995.Reflections on economic Sovetology. – Post-Soviet Affairs , Vol. 11, No.3, pp. 197-234.
Wang, Yan and Yao Yudong (2001). Sources of China s Economic Growth, 1952-99. The World Bank, World Bank Institute, Economic Policy and Poverty Reduction Division July 2001.
Weitzman, M. 1970. Soviet Postwar Economic Growth and Capital-Labor Substitution. – American Economic Review , Vol. 60, No.5 (December), pp. 676-92.
Young A. 1994. Lessons from the East Asian NICs: A Contrarian View. – European Economic Review , Vol. 38, No.4, pp. 964-73.
Wang Yan, Yudong Yao. Sources of China ’s Economic Growth, 1952-1999. The World Bank. World Bank Institute. Economic Policy and Poverty Reduction Division. 2001. July; China Statistical Yearbook [заразныегоды].
Easterly W., Fisher S. The Soviet Economic Decline // The World Bank Economic Review. 1995. Vol. 9. No. 3. P. 341-371.
Совокупная факторная производительность (totalfactorproductivity) - общая производительность всех факторов производства (труда, капитала, земли). Ее рост показывает увеличение продукции, достигнутое не за счет наращивания факторов производства, а за счет повышения эффективности их использования. Вклад совокупной факторной производительности в увеличение продукции обычно называют вкладом интенсивных факторов или вкладом технического прогресса в широком смысле слова, в отличие от вклада экстенсивных факторов - увеличения вложений труда, капитала и других факторов производства.
Krugman P. The Myth of Asia’s Miracle // Foreign Affairs. 1994. November/December. P. 62-78; Young A. Lessons from the East Asian NICs: A Contrarian View // European Economic Review. 1994. Vol. 38. No. 4. P. 964-973.
См., например: Gomulka S. Slowdown in Soviet Industrial Growth, 1947-1985 Reconsidered // European Economic Review. 1977. Vol. 10. No. 1. P. 37-49; Bergson A. Technological progress // Bergson A., Levine H. (Eds.). The Soviet Economy Towards the Year 2000. London: George Allen and Unwin, 1983; Ofer G. Soviet economic Growth: 1928-1985 // Journal of Economic Literature. 1987. Vol. 25. No. 4. P. 1767-1833.
Эластичность замещения труда капиталом - соотношение темпов прироста капитала и труда, с одной стороны, и величин дополнительных единиц продукта, которые могут быть произведены с добавлением каждой единицы труда или капитала, - с другой. Если эластичность субституции равна единице, как в функции Кобба-Дугласа, то более быстрый рост капитала в сравнении с трудом ведет к падению предельной производительности капитала, которое, однако, компенсируется возрастающей предельной производительностью труда. Но если эластичность субституции меньше единицы, то при более быстром росте капитала его падающая предельная производительность может и не компенсироваться полностью увеличивающейся предельной производительностью труда, так что происходит естественное замедление темпов роста даже и при постоянных темпах технического прогресса. Используя CES-функцию (CES- constantelasticitysubstitution- productionfunction) с постоянной, но не единичной, а более низкой (0,4) эластичностью замещения, они получают хорошие результаты без предпосылки о замедлении технического прогресса. См.: Weitzman M. Soviet Postwar Economic Growth and Capital-Labor Substitution Производственные мощности // Вопросы экономики. 1985. № 3. С. 47; Вальтух К., Лавровский Б. Производственный аппарат страны: использование и реконструкция // ЭКО. 1986. № 2. С. 17-32.
Шмелев Н., Попов В. Указ. соч. ;IMF, WB, OECD, EBRD. A Study of the Soviet Economy. 1991. February. Vol. 1, 2, 3.
Многие авторы обращают внимание на этот «встроенный порок» плановой системы. Вчастности, воднойизработ (Iacopetta M. Dissemination of Technology in Market and Planned Economies School of Economics. Georgia InstituteofTechnology, 2003) свойственный советской системе разрыв между высоким уровнем научных разработок и медленным внедрением новых технологий объясняется тем, что менеджеры не были заинтересованы в реконструкции своих предприятий из-за боязни невыполнения плановых заданий. Другаяработа (Ickes B., Ryterman R. Entry Without Exit: Economic Selection Under Socialism. Department of Economics. The Pennsylvania State University , 1997) предлагает модель, показывающую, что при отсутствии механизмов «выхода» фирм (банкротства) в экономике возникают два сектора - эффективный и неэффективный, в который тем не менее направляется больше ресурсов.
Одни из основных причин низкой производительности труда в Советском Союзе – отсутствие мотивации работников, повальное воровство плюс массовое пьянство. Вкупе эти три фактора наносили серьезный урон экономике СССР. Рядовой советский труженик зачастую не был заинтересован в результате своего труда, когда видел, что его коллеги, делающие ту же работу спустя рукава, получают одинаковую с ним зарплату.
«Дорвался – воруй!»
Престижность работы (и, соответственно, высокая зарплата) в СССР напрямую зависела от социального статуса гражданина. Не состоящие в КПСС не могли рассчитывать на высокую должность в какой бы то ни было отрасли. Тотальный дефицит товаров народного потребления способствовал дифференцированию профессий по степени их престижности – на первый план выходили продавцы, завмаги, мясники и все, кто имел доступ к материальным благам подобного рода. Дорвавшиеся «до места» особо не стеснялись – повальное воровство на производстве фиксировалось даже при Сталине. Только один пример: «Всего за 1947-1949 гг. в артелях промкооперации растраты и хищения составили более 130 млн. рублей, из которых половина списана на убытки; в 1949 году не были переданы в следственные органы дела о растратах на 15 млн. рублей». Для сравнения: среднемесячная зарплата по народному хозяйству в Советском Союзе в 1950 году равнялась 646 рублям. Общеизвестны многочисленные судебные процессы против советской мафии, в которую зачастую входили руководители национальных республик СССР. Простой народ если не знал, то догадывался о вороватости начальства, и сам не терялся. Именно во времена СССР родилась поговорка: «Тащи с завода даже гвоздь – ты здесь хозяин, а не гость!». Социальная ответственность за результативность и эффективность производства в СССР номинально декларировалась, но по факту не существовала.
Как наказывали тунеядцев и алкоголиков
Бороться с тунеядцами начали еще при Ленине. Владимир Ильич в своей статье «Как организовать соревнование?» настоятельно рекомендовал не желающих трудиться сажать в тюрьму, заставлять чистить «сортиры» и даже расстреливать. С начала 60-х годов по 90-е тунеядцев выселяли на срок до 5 лет. Только за 2,5 года со дня принятия соответствующего указа (в 1961 году) такая судьба была уготована 37 тысячам человек. В число элементов, не желающих приобщиться к общественно-полезному труду, попал и будущий лауреат Нобелевской премии знаменитый поэт Иосиф Бродский.
Повальное пьянство в СССР также не способствовало росту производительности труда. За время существования Советского Союза было целых 5 государственных антиалкогольных кампаний, проводимых в масштабах страны, – начиная с 1918 года и заканчивая 1990-м. В 1972 году начали работать ЛТП – лечебно-трудовые профилактории, куда принудительно отправляли советских пьяниц и алкоголиков для исправления. Самая известная антиалкогольная кампания проводилась во времена «минерального секретаря» Горбачева, – масштаб потребления спиртного в СССР к началу 80-х годов достиг цифры более 10 литров в год на человека (при Николае II и во время правления Сталина этот показатель не превышал 5 литров). Массовые случаи производственного травмирования, непомерный процент выпуска бракованной продукции – все это зачастую связывалось именно с безудержным пьянством. В целом эту кампанию, проводимую с 1985 по 1990 год, назвали провальной – несмотря на сухой закон, советские граждане находили иные возможности выпить, перейдя на употребление самогона и суррогатов. Однако, судя по статистике, за эти 5 лет в СССР родилось на 500 тысяч детей больше, чем за предыдущие десятилетия, а продолжительность жизни среди мужчин увеличилась на 2,6 года, и достигло максимума за всю историю России.
Закабаленная деревня
Значительное количество советских граждан проживало в сельской местности. До 1953 года крестьянам в СССР не выдавали паспорта – могли дать справку-разрешение на выезд из деревни (допустим, парню или девушке для поступления в вуз), а нередко и отказывали. У большинства крестьян просто не было выбора – они знали, что придется до скончания лет пахать на земле в колхозах и совхозах, где «все вокруг колхозное, все вокруг мое». В связи с этим, и производительность труда на селе была соответствующей.
К тому же, все годы советской власти крестьяне облагались разного рода налогами – как в денежном эквиваленте, так и в натуральном – колхозники должны были сдать государству со своего подворья определенное количество мяса, молока и другой продукции. Комбайнер мог намолотить рекордное количество зерна и получить за это солидную премию. Но ему не на что было ее потратить – автомобили продавались по записи, на остальные пользующиеся спросом вещи также существовал дефицит.
Почему у нас все было не так, как за рубежом
В то время как рост советской экономики неуклонно замедлялся, в США, Японии, Южной Корее, Тайване, Сингапуре и Гонконге он продолжался на протяжении десятилетий. К примеру, если в период 1980-87 гг. совокупная производительность СССР «ушла в минус» (-0,2%), то в той же Японии ее рост составил в среднем 2%. Разница в моделях экономики – советской плановой и западной рыночной, конечно же, для понимания ситуации с низкой производительностью труда в СССР принципиально важна. Но не стоит сбрасывать со счетов главный фактор отличия подхода к трудовым обязанностям советского гражданина и иностранца – в СССР человек всегда был несамостоятельным «винтиком» в маховике системы, а за рубежом в приоритете были и остаются индивидуальные особенности и способности работника.
От администрации сообщества
Можно, конечно, перечислять симптомы недуга, погубившего СССР. Но не лучше ли назвать этот недуг?
Тенденции роста производительности труда в СССР
(статья из журнала Наука и Техника, от апреля 1970 г.)
Проблема производительности труда ни с теоретической, ни с практической точки зрения далеко не столь проста, как это обычно представляется. К примеру, высокие показатели на отдельных предприятиях (производительность индивидуального труда) или в какой-либо отрасли (производительность труда в данной отрасли) могут в известных случаях свидетельствовать о низкой производительности труда в масштабе всего общества (производительность общественного труда). Что сегодня, с точки зрения производительности труда, выгоднее - продолжать освоенное строительство «дешевых» гидроэлектростанций или расширить строительство относительно дорогих атомных электростанций? Здесь есть что взвесить, о чем подумать.
Итак, что же мы понимаем под производительностью труда и ее повышением? Несколько упрощая формулировку, можно сказать, что это результаты труда, полученные благодаря рациональному использованию природных ресурсов, техники, технологии, научной организации труда, достижений науки. Однако эффективность можно поднять и с помощью средства, прямо противоположного вышеупомянутым, - интенсифицированием труда. Для общества, например, это означало бы включение все большей части населения в производство. В сущности, интенсификация труда и подъем производительности труда - два противоположных процесса, хотя их общий итог внешне один и тот же. Из сказанного вытекает, что отнюдь не безразлично, каким путем достигается увеличение, например, производства промышленной или сельскохозяйственной продукции. Главным средством такого увеличения должен быть рост производительности труда.
Чтобы сравнивать, нужно измерять. В экономической литературе последнего времени вновь оживилась дискуссия о том, как лучше измерять производительность труда - в натуральных или стоимостных показателях? На практике проще всего сравнить количество продукции
(услуг) с числом работающих или с количеством проработанного времени. В том случае, если продукция достаточно однородна, таким способом можно получить довольно ясное представление об уровне производительности труда на данном предприятии, в целой отрасли или во всей стране. Но для сравнения показателей нескольких отраслей и расчета производительности труда для определенных комбинаций этих отраслей приходится пользоваться особыми индексами, стоимостными показателями и т. п. Расчеты показывают, что в сфере нашей промышленности производительность труда, по сравнению с 1940 годом, возросла более чем в 4 раза (в 1968 году она превысила уровень 1940 года на 438%). Это относительно высокие темпы роста, обгоняющие соответствующие показатели в капиталистических странах. То же явление наблюдается и в других странах социализма, кроме Албании и Китая, о которых нет конкретных данных. Вот некоторые данные о средних темпах роста производительности труда в
1961 - 1967 гг.: ГДР - 7,1%, Румыния - 8%, Польша - 5%, Франция - 4,2%, ФРГ - 4,4%, США - 3,5%. Таким образом, социализм, как и предвидел В. И. Ленин, неуклонно догоняет капитализм.
Тем не менее, в социалистических странах еще предстоит решить ряд больших и сложных задач. Уровень производительности труда в развитых капиталистических странах все еще выше, притом в некоторых случаях в значительной степени. Статистика говорит о том, что уровень производительности труда в нашей промышленности составляет около 45 - 50% американского уровня. В отрасли, особенно близкой нам, журналистам, - в бумажной промышленности производительность американского рабочего выше даже в 4-5 раз. За последние годы в нашей промышленности и строительстве наблюдается снижение темпов роста производительности труда. Если в период с 1951 по 1955 г. в расчете на одного рабочего объем продукции в год возрастал на 7,6%, то в период с 1956 по 1960 г. - на 6,3%, а с 1961 г. по 1965 - на 4,8%.
По мнению многих экономистов, в развитии социалистической экономики наступает новый этап: процессы интенсификации производства начинают преобладать над экстенсивными процессами - включением новых ресурсов рабочей силы и т. п. Действительно, несмотря на то, что резервы рабочей силы не могут считаться полностью исчерпанными, все же они несколько истощились. Эти и некоторые другие обстоятельства неизбежно выдвигают на первый план нашей хозяйственной жизни проблему производительности труда. Сегодня более чем когда-либо, и притом в новом аспекте, ее решение зависит от уровня развития науки и техники, от внедрения новых открытий. Поэтому, в частности, лозунгом нашей повседневной хозяйственной практики должен стать не столько поиск новых кадров рабочих, сколько призыв к использованию новых методов и проложению новых путей модернизации производственных процессов. Современная наука и техника, при умелом ее использовании, открывает реальную возможность в исторически короткие сроки превзойти по абсолютным показателям уровень производительности труда в развитых капиталистических странах.
Тэги: производительность труда, статистика, данные, рост производительности труда, повышение производительности труда, показатели производительности труда, СССР, анализ производительности труда, факторы производительности труда, уровень производительности труда, пути производительности трудаК 25-летию со дня смерти Ю. В. Андропова
9 февраля 1984 года наступил смертный час Юрия Владимировича Андропова. Свои последние дни генсек провел в кремлевской больнице в Кунцево, где ему обещали не менее 5 лет жизни. За это время он планировал провести ряд экономических реформ, которые, по его мнению, позволили бы решить некоторые вопросы строительства социализма в СССР. Но вопреки оптимистическим прогнозам врачей, Андропов вскоре умирает и обо всех масштабах запланированных преобразований можно судить лишь по его публикациям и сравнительно недолгом руководстве партией.
Широко известно высказывание В. И. Ленина о том, что производительность труда самое важное для победы нового общественного строя. Капитализм создал производительность труда, невиданную при феодализме. В свою очередь социализм одержит победу над капитализмом в том случае, если создаст новую, гораздо более высокую производительность труда.
В послевоенные годы (1951-1960) темпы прироста производительности труда в промышленности СССР составлял в среднем 7,3% в год. По этим показателям Советский Союз занимал третье место в мире после США и Франции. Для того, чтобы достичь уровня развития стран Запада к концу века, Советскому Союзу достаточно было иметь среднегодовые темпы роста производительности труда 7-10%. В противном случае преимущество в развитии производительных сил осталось бы за капитализмом.
К 1980 году темпы роста производительности труда заметно снизились и составляли 2,5-3% в год. Этого явно не хватало хотя бы для сохранения достигнутого положения в соревнования двух систем. К тому моменту, когда Андропов стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, Советский Союз занимал уже пятое место в мире по уровню производительности труда после США, Франции, ФРГ и Японии. Поэтому главная задача, которая стояла перед партией и ее новым лидером заключалась в том, чтобы значительно повысить эффективность производства в целом.
В журнале «Коммунист» №3 за 1983 год была опубликована статья Андропова «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР». В ней он пишет:
«Нельзя прежде всего не видеть что наша работа, направленная на совершенствование и перестройку хозяйственного механизма, форм и методов управления, отстала от требований, предъявляемых достигнутым уровнем материально-технического, социального, духовного развития советского общества».
Действительно, по числу ежегодно регистрируемых изобретений СССР с 1974 года занимал первое место в мире, но всего лишь треть из них осваивала промышленность. Как ни странно, но это объясняется тем, что с момента усиления ориентации промышленных предприятий на получение максимальной прибыли обеспечение научно-технического прогресса отошло на второй план. Могут возразить, что широкое внедрение технических новшеств, напротив, возможно лишь в условиях рыночной экономики. Но в таком случае как объяснить тот факт, что в соревновании новейших технологий именно Япония, где все большее значение придается централизованному регулированию экономики, начинает опережать Соединенные Штаты?
С 1965 года, когда главным критерием работы предприятий стала прибыль (косыгинская реформа), достижения науки и техники осваиваться в производстве стали сравнительно медленными темпами. Возможность получения прибыли без совершенствования техники начало сдерживать развитие производства, тем самым ослабляя темпы роста производительности труда. По словам самого Андропова доля ручного труда только в промышленности в 1983 году достигала 40% (!).
Изучением темпов роста производительности труда в СССР активно занимались американские спецслужбы. В недавно вышедшей в США книге «Наблюдение за медведем. Очерки аналитики ЦРУ по Советскому Союзу» говорилось, что «сильные стороны советской системы централизованного управления предприятиями, кажется, перевешивают ее слабости» . Не случайно США именно к середине 1950-х гг. испытывали опасение уступить СССР первое место в мировой экономике. На то время еще работала система народнохозяйственного расчета, позволившая добиться успехов в индустриализации, Великой Отечественной войне, послевоенном восстановлении. Ситуация кардинально изменилась после «реформ» Хрущева. Когда в 1957 году был утвержден план реорганизации промышленности, создавая более чем 100 региональных экономических советов, чтобы ослабить власть московских министерств при принятии решений на местах на уровне предприятий промышленности и строительства, оценки ЦРУ были решительно отрицательными. Уничтожение Госплана СССР означало подчинение не просто неуправляемым ценам, а общих интересов - хозрасчетным, основанным на прибыли. Восстановленный через 7 лет Госплан представлял недееспособную копию своего предшественника.
В книге также опубликован отчет Департамента советского анализа (5ОУА) «Замедление в советской промышленности, 1976-1982 гг.» (июнь 1983 г.), в котором отмечалось, что главными причинами замедления роста советского индустриального производства были растущие трудности в планировании. Но в отличие от аналитиков из ЦРУ, руководство партии во главе с Андроповым не понимало всей глубины проблемы:
«В последние годы существенно расширены полномочия местных Советов в отношении предприятий, учреждений и организации, расположенных на их территории. Возможности районных, областных, краевых и республиканских (АССР) Советов будут увеличиваться также в ходе реализации решений майского (1982 года) Пленума ЦК КПСС о создании находящихся в их ведении агропромышленных объединений».
Следовательно, то что, по мнению, ЦРУ позволило ликвидировать «советскую угрозу» Андропов считает одним из величайших достижений «развитого социализма». А вот Ленин еще в 1918 году предостерегал, что «величайшим искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особе производство, или их права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти».
Вообще, когда Андропов говорит о мерах «способные дать большой простор действию колоссальных сил, заложенных в нашей экономике» , необходимо было, прежде всего, учесть главное противоречие социализма: непосредственно общественный характер производства и товарность. Иных мер, кроме как выполнение планов социалистического строительства в соответствии с научно-техническим прогрессом быть не могло. Потому что, по мере выполнения планов социалистического строительства сфера товарного производства неуклонно сужается. А с превращением всей экономики в единый кооператив, обращенный на пользу всего народа, товарное производство исчезает вовсе. Но если предприятия начинают работать по иным принципам, когда основной критерий - прибыль, а цены приближены к стоимостным показателям, тогда товарность в экономике лишь усиливается, что в свою очередь приводит к снижению эффективности производства.
К тому же в результате усиления рыночных показателей в работе предприятия, зачастую не учитываются интересов общественности к качеству выпускаемой продукции. К примеру, когда зарплата рабочих зависит от прибыли предприятия, то нередко с целью увеличения прибыли вместо дешевых продуктов выпускаются дорогие. Подтверждением того, что эта негативная тенденция продолжалась и при Андропове, стало повышение цен на многие товары (кроме водки) в начале 1983 года. Все это конечно вызывало справедливое возмущение трудящихся.
Как сообщалось еще на XXIV съезда партии, повышение уровня планирования до уровня научно-технического прогресса всегда было «задачей первостепенного значения» . Но на практике в планировании допускались серьезные ошибки: несбалансированность, волюнтаризм, снижение требовательности и ответственности и т. д. Все это, безусловно, оказывало существенное влияние на темпы производства. Меры, предпринятые Андроповым в 1983 году, позволили на короткое время переломить негативную тенденцию к снижению производительности труда, добившись прироста объема производства на 6%.
Однако все они носили преимущественно административный характер (укрепление производственной дисциплины, борьба с коррупцией), и поэтому эффект от них был незначительный и краткосрочный. Не была решена главная задача - выбор технической основы для дальнейшего совершенствования планового производства. Выросшее и усложнившееся народное хозяйство требовало изменений в системе управления. Еще в 1960-ые гг. советским кибернетиком В. М. Глушковым был предложен проект единой системы управления народным хозяйством на базе вычислительной технике (ОГАС). На то время ни у кого не вызывало сомнений тот факт, что будущее именно за электронно-вычислительной техникой. Тем не менее, руководство партии идее перевода централизованного управления хозяйством на новую техническую базу, предпочли рыночные механизмы введения хозяйства. Но если в 1960-ые годы была развернута широкая дискуссия относительно проекта ОГАС, то в 1980-ые годы ни Андропов, ни его окружение о нем уже даже не вспоминали. Все на что была способна партия - административное воздействие на рост экономики. К тому же на практике борьба за дисциплину оборачивалась курьезами, когда ретивые начальники на местах организовывали облавы на своих сотрудников, которые, например, в рабочее время «бегали по магазинам».
Вообще любая «перестройка хозяйственного механизма» , о которой говорил Андропов, должна начинаться с радикального решения, где очерчивается весь объем задуманных преобразований. У Советского Союза накопился огромных огромный опыт подобных социально-экономических программ: без электрификации невозможно было восстановить народное хозяйство в 1920-ые годы; без индустриализации и коллективизации - победить в Великой Отечественной войне, без полной автоматизации народного хозяйства - победить в «холодной войне» и вообще построить коммунизм.
Причиной такого положения дел было, в первую очередь отсутствие «достаточного марксистского воспитания» у членов партии. Сталин был последним марксистом возглавляющий партию. Все последующие партийные руководители были эмпириками, в том числе и Андропов. Подтверждением чему служит его речь на июньском пленуме ЦК КПСС 1983 года:
«Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не знаем в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».
Главное что нужно учесть при исследовании социализма, то что его нельзя рассматривать как особую формацию, аналогично товарно-капиталистическому. Социализм с точки зрения экономической - это, в первую очередь, процес перехода от товарного производства к нетоварному. Но чтобы понять сущность этого перехода необходимо начинать теоретический анализ с «восхождения от абстрактного к конкретному» . Еще Ильенков отмечал, для того чтобы понять объективную логику становления и строения социализма, как первой стадии коммунизма, необходимо взять «имманентную форму чисто-коммунистической организации общественного труда, совершенно очищенную силой абстракции от всех ее стоимостных облачений, и от нее уже двигаться к пониманию тех явлений, которые наблюдаются на эмпирической поверхности нашей экономики». Но если проводить анализ социализма иным путем, т. е. начинать анализировать с эмпирических явлений, тогда тупик неизбежен.
Задача социализма состоит в преодолении товарного характера производства. Первый акт преодоления - обобществление промышленного капитала. После него общество обретает возможность измерять и распределять рабочее время непосредственно, а не окольным путем, не через стоимость. В сфере производства стоимость является чисто формальностью. Но если по каким-то причинам стоимостные показатели становятся основным критерием работы предприятий, товарность при социализме лишь усиливается, что рождает предпосылки для реставрации капитализма.
При этом преодоление товарного производства происходит не по субъективному желанию вождей, а по объективным законам экономики. При этом у членов партии не должно вызывать никаких сомнении, что переход коммунизму означает переход к нетоварным формам.
Если капиталистическое товарное производство как производство прибавочной стоимости требует отнимать у трудящихся свободное время, то социалистическое общественное производство, достигнутое за счет технического прогресса, напротив, экономит рабочее время. Вообще техника с экономической точки зрения ни для чего больше не нужна, кроме как для экономии рабочего времени. Следовательно, средства производства в социалистическом хозяйстве производятся не для того, чтобы их продать и получить прибыль, а сэкономить труд тех, кто ее потребляет. Другими словами критерием деятельности предприятий при социализме должна быть не прибыль, а экономия труда. Показателем оценки работы предприятия, должна стать сумма снижения цен на выпущенную продукцию, позволяющих потребителям трудиться меньше над производством материальных благ.
Повышением производительности труда необходимо заниматься еще и в силу социально-политического значения. Без снижения продолжительности рабочего дня невозможен переход к бесклассовому обществу. Задача социализма состоит не в том, чтобы лишь провозглашать власть рабочих, а в том, чтобы рабочие имели возможность осуществлять эту власть. Сокращение продолжительности рабочего дня и увеличения свободного времени позволит трудящимся участвовать в управлении государством, т. е. соединить в деятельности каждого управленческий и исполнительный труд. А если рабочий 8 часов стоит у станка ему остается только надеяться на то, что аппарат управления будет действовать в интересах рабочего класса.
И вместо того, чтобы решать вопросы о производительности труда коренным образом, Андропов и его окружение, в конечном счете, ограничилось лишь административными мерами воздействия, что напоминало судороги советского руководства перед великой катастрофой.
Загрузка...
